Шины первых автомобилей, как известно, были белого цвета. Не для красоты или показухи, аристократической удаленности от грязи мира. А из-за оксида цинка в резине. Других шин делать попросту не умели.

Многое из очевидного еще недавно казалось невероятным. Что делает мир вокруг нас привычным, само-собой разумеющимся?

Взять, например, воск. Речь не о пчелах или свечах. А об изобразительном искусстве.

Я настолько древен, что да, приехав в Америку, был многосторонне озадачен даже такой простой мелочью, как крейон.

Рисовальным шиком моего детства был химический карандаш. Радостно послюнявленный, он волшебно менял четкую линию с черной на синюю - и оставлял четкий синий след, словно шариковая ручка.

Которая тоже была облегчением и чудом после того, как нас упорно учили в школе писать ручкой чернильной.

Простые карандаши, голотная родня алмазов, вместе со своими цветными дворянами-братьями, были верхом художественного арсенала до появления уже в старших классах заграничных пижонов-фломастеров.

Какое-то время меня удивляло, почему у народа в нью-йоркском метро все фломастеры только желтого цвета.Что за бедность такая? Оказалось, что это маркеры, концепция которых вызвала у меня библиофильское отвращение – ведь они портят книги!

Но верхом американского идиотизма казались восковые «мелки»  без мела, крейоны.

Рисовать ими было решительно невозможно. Линия выходила нечеткой, размазанной, лживой. В первую же секунду острие, крошась и оставляя на бумаге муть, затуплялось до обертки. Во вторую секунду – чудо ломалось вовсе. И ракетило в мусор.

Почему американские дети, не зная лучшей доли, рисовали исключительно крейонами, а бесполезные штыри эти стали чуть ли символом счастливого детства  в Америке, мне было решительно непонятно.

Так вот, черными шины автомобилей стали после того, как химики компании Пикскилл в штате Нью-Йорк принялись выполнять задание своего босса Джозефа Бинни - придать белым шинам космического шика и сделать их серебряными. Нашли, как часто бывает, вовсе не то, что искали. Даже противоположное тому, что поручил мечтательный хозяин. Оказалось, что добавив в резину такой прозаической, антигламурной гадости, как сажи, можно увеличить продолжительность работы шины в пять раз.

И по американским дорогам забегали нешиковые, мрачновато выглядящие, но прочные колеса из черной резины.

Сынок мистера Бинни Эдвин в 1885 году сообща с мужем сестры образовал свою компанию, Бинни и Смит. Стали производить незаменимую в тогдашней жизни вещь – сажу для чистки ботинок. Потом краски для печати. Купив камнедробилку неподалеку от городка Истон в Пеннсильвании, стали делать графитовые карандаши, которые быстро ломались и щедро пылили. И учителя, и ученики эти приспособления, откровенно говоря, ненавидели. Единственное их преимущество заключалось в том, что они были гораздо дешевле импортных, из Европы.

Супруга Эдвина, бывшая учительница, возмущение педагогов с детьми разделяла. И «пилила» мужа до тех пор, пока он не приказал своим химикам придумать что-нибудь эдакое.

А те недавно как раз слепили из воска маркер для нумерации ящиков и бочек. Полный, помимо воска, столь любимой в компании сажи. Ученые товарищи сообразили, что если вместо сажи подмешать в воск разные красители, получатся вполне себе разноцветные маркеры...

Тут надо оговориться, что история с восковыми мелками - мутная. Кто их на самом деле придумал, неведомо. Французское слово craie, мелок, от латинского creta, земля, известно с середины 17 века. Пастелью, промасленным мелом, рисовал еще Леонардо да Винчи. С конца 18 века французские художники использовали пастели Конте. Добавлять в пастель воск начали и в Европе, и в Америке во второй половине 19-го века. Уже добрая дюжина американских компаний продавала разноцветные восковые мелки для детей, когда в 1903 году Бинни и Смит выпустили свой первый набор из восьми цветных крейонов ценой пять центов. Миссис Бинни лично придумала название и мелку, и выросшей на его производстве империи – Крейола (Crayola, производное от craie, мелок, и ola, от промасленный, oleagenious). То есть - промасленный мелок.

Новизна продукта заключалась не столько в дивном качестве или ошеломляющих цветах, сколько в безопасности. Большинство мелков для детей были токсичны. Крейольцы с самого начала исходили из того, что их мелки дети будут совать в рот и, возможно, кушать. Поэтому даже обертки крейольским крейонам приклеивали с самого начала неядовитым кукурузным крахмалом.

До 1939 года, кстати, бумажные обертки приклеивали вручную, обеспечивая окрестных фермеров работой во времена бесконечных черных зим. При производительности труда 30 оберток за минуту зарплата составляла 19 центов в час.

Сегодня восковые мелки производят помимо Крейолы фирмы Rose Art Inductries, Dixon Ticinderoge и многие другие компании помельче. Но «застолбила» за собой этот сегмент бизнеса во всем мире именно Крейола.

Бинни и Смир производит в год 3 миллиарда крейонов 120 цветов: 19 синих оттенков, 20 зеленых, 23 красных, 8 желтых, 16 пурпурных, 14 оранжевых, 11 коричневых, два серых, два черных, два медных – и по одному серебряному, белому и золотому.

Несколько раз на протяжении своей истории фирме приходилось менять названия цветов из-за соображений политкорректности. Так, цвет flash, телесный, был переименован в персиковый (ведь телесный цвет может быть, например, и черным), а Indian red – в каштановый (чтобы не акценитровать внимание на краснокожести индейцев).

На любителя выпускаются и специальные наборы. Например, комплект Silver Swirls содержит 24 «посеребенных» цвета, а Pearl Brite – 16 жемчужных. Крейоны из Magic Scent пахли так вкусно, что 13 запахов из 16 пришлось поменять, чтобы дети воск не ели... Набор Gem Tones состоит из цветов драгоценных камней. А бесцветный крейон из комплекта Changeables меняет цвета, оставленные другими мелками этой коробки.

В 1979 году крейольцы начали производить разноцветные фломастеры-маркеры, линии от которых можно было впервые легко смывать. И тут безопасность стала «фирменным знаком» продукта. Нетрудно заметить, что колпачок крейольских фломастеров – с дырочками. Это сделано для того, чтобы ребенок, решивший проглотить колпачок, смог дышать, даже если пластиковый циллиндр застрянет у него в горлышке...

К девяностолетнему юбилею был выпущен самый большая коробка крейонов из 96 мелков.

В 1996 году компания сделала свой стомиллиардный мелок. И открыла детский музей «Фабрика Крейолы», Crayola Factory, все в том же пеннсильванском городке Истон.

Концепция музея-фабрики – тоже американская. Здесь детям показывают, как делают любимый продукт (будь то крейон или шоколадка «Херши») – и пытаются подразвить в полезной игре.

Вместе с билетом дети получают пакет для итогов творческого похода по фабрике и три жетона, на которые они могут «купить» крейонов или застывающей глины - и раскрасить ее.
 
На посту-раздаче пластиллина – бдительные, но доброжелательные волонтеры, которые «под настроение» еще и научат ребенка вылепить какую-нибудь розочку...

Сделанные в виде гигантских карандашей плавильни позволяют детям увидеть «жидкий крейон» и намазать мгновенно остывающий воск разных цветов на бумажку.

Добродушный дядечка в цеху за стеклом каждый час показывает, как жидкий воск заливается в формы – и прямо на глазах из остуженное водой ящика с дырками появляются сотни мелков.
 

Технология, кстати, почти не изменилась с 1903 года.

Зрители, как правило, зачарованы шоу, тем более, что каждый ребенок получает в ходе представления сделанный на его глазах крейон.

Есть в музее крейоны, след от которых светится в темноте, а есть – маркеры, которыми разрешено рисовать на стеклянной стенке.
 

Словом, павильоны музея-фабрики – это разнообразные мастерские, в которых не на шутку увлечься рисованием могут не только дети, но и взрослые.

Ну, и конечно же, в Америке дело не может обойтись без чего-нибудь «самого большого». Пожалте – самый большой в мире крейон, огрызки на создание которого честно собирали и присылали на завод, распороженный в пяти милях от фабрики-музея, тысячи детишек со всего света.

Так что же делает мир вокруг нас привычным и само-собой разумеющимся? Благодаря какому секрету, например, американское детство уже невозможно представить без нерисующих, ломких карандашей-крейонов? Я бродил по пеннсильванскому музею восковых мелков и неторопливо прозревал. Да, до высот изобразительного искусства с такими крейонами не доползешь. Настоящие художники какой только ртутью и кадмием, какой только кровью ни пытались отобразить свое видение мира. Выходило здорово, ядовито, единично. Но людям, а особенно детям, ведь нужна любовь и послабления. Им бы чего попроще, подешевле, подоступнее и даже посъедобнее. В том и заключается великий, одновременно прекрасный и дьявольский, демократизм корпоративной Америки, что она снисходит до нужд простых людей, она служит им (конечно же, мягко обирая их), не изводя мукой завышенных запросов и божественных загадок. Вот американский карандаш-крейон. Прост, дешев, доступен в любом уголке страны, нетоксичен и нетошнотворен на разжев. А если этим восковым циллиндриком еще и раскрасить что-то с трудом удастся – вообще прекрасно...

И кажется уже, привыкнув к удобно-повсеместному, что мир всегда существовал именно таким – с черным шинами автомобилей и восковыми мелками в желтой картоновй пачке...

У меня, впрочем, долгое время оставалась еще одна личная претензия к крейонам.

Дело в том, что в свой рисовально-крейоновый период Маг оказался очень строгим колористом. То есть, если он видел в углу композиции «каляка-маляка», скажем, крейоновый шрих цвета Purple Mountain's Majesty, то без этого шриха мир должен был немедленно погибнуть в адском пламени несовершества.

- Да они же все на одно лицо, то есть цвет! – тщетно пытался образумить я рыдающего отпрыска после безуспешных попыток отыскать в нашем бардаке крейон требуемого названия.

И – рассыпал перед безутешным дитем десятки и впрямь точно таких же крейонов, только названных, специально чтобы свести родителей в могилу, по-другому - Purple Heart, Red Violet, Royal Purple, Violet Blue, Violet Purple, Plum, Fuzzy Wuzzy, Fuchsia, не говоря уже о Blue Bell, Blue Grey, Blue Green и Blue Violet.

Маг лишь наращивал децибеллы рыданий, порой разрывая в клочья свое несовершенное произведение.

Я искренне не мог понять важности цветового разнообразия картинок, которые рисовал мой ребенок. Для меня его крейоновые картинки выглядели довольно колористически монотонными.

Лишь несколько лет назад, во время обязательного при приеме на очередную работу медицинского осмотра, я вдруг узнал, что я – дальтоник.